Шаманские магические обряды:
Шингкэаэвун (сингкэлэвун, хингкэаэвун) Пойти за шкурой - добычей
Обряд икэнипкэ
Бубен шамана
Когтистый старик
Посох шамана


Шингкэаэвун (сингкэлэвун, хингкэаэвун)

Пойти за шкурой - добычей

Шаманский магический обряд

Часть первая

Этот обряд был распространен у эвенков Подкаменной и верховий Нижней Тунгусок на территории нынешних Байкитского и Тунгусско-чунского районов. Совершался чаще всего летом перед началом промысла на парнокопытных животных всем родом-стойбищем.

На сцене большой чум...

Поскольку действие обряда будет проходить не в лесу, а на сцене, и значит, и устройство шаманского чума будет, естественно, намного упрощенным. И еще оговорка, нынешние исполнители, в силу многих причин, мало знакомы с шаманскими обрядами, с его древним философским мировоззрением, устройство декораций, некоторые сцены, думается, будем. давать с пояснениями. Это будет на пользу участникам и поможет им более осознанно импровизировать в ходе представления.

Итак, на сцене большой чум, способный вместить всех сородичей стойбища — мужчин, женщин, стариков и детей. Для зрителей — это может быть полчума, обращенное к ним, чтобы было все видно. Посредине чума — костер. (Надеюсь, постановщики обряда-представления знакомы с технологией имитации костра, где главную роль выполняют красные лампочки). Он чуть тлеет. Через дымовое отверстие рядом с костром. опущена молодая тонкая лиственница, символизирующая мировое дерево — ТУРУ. Комель ТУРУ стоит подле очага. На МАЛУ-почетном, месте — разостлан кумалан, на котором будет сидеть шаман. Если действие предполагалось и на воде, то на этом месте сооружался плот из деревянных изображений духов тайменей. Но в данном случае - кумалан. Справа и слева от кума-лана к шестам чума приставлены небольшое копье, пальма, рогатина, трехзубый расщеп из молодой лиственницы и лежат изображения рыб — щуки и линка. Это оружие в борьбе с чужеродными враждебными духами, а щука и линок — охрана.

Чум осмысливается в шаманском обряде, как Дулин Буга — Срединный мир, где мы живем. К востоку от входа в чум сооружается ДАРПЭ — галерея из молодых живых лиственниц и разных изображений духов и тоже осмысливается, как вершина мировой реки, то есть Угу БУГА — Верхний мир. К западу от входа в чум сооружается ОНАНГ, олицетворяющий ХЭРГУ буга, то есть Нижний мир, и он соответственно устраивается из мертвого леса — пеньков, валежника, всякого хлама.


По краям дарпэ ставятся нэлгэт — небольшие столбики из молодых лиственниц, вырванных из земли вместе с корнями. Верхушками нэлгэт втыкаются в землю, корнями обращены кверху. Это шаманское дерево Верхнего мира.

В противоположной стороне, в галерее онанг, нэлгэт ставились, наоборот, корнями вниз.

Сверху нэлгэт кладутся тонкие лиственницы. В Дарпэ эти жердушки обращены корнями на восток, в Онанг — на запад.

В Дарпэ между лиственницами потом будут расставлены антропоморфные изображения шаманских предков — хомокоры, то есть изображения медведей, оленей, тайменей, щук, охраняющих вход в Верхний мир.

В онанге расставляются мугдэндэ, то есть деревянные изображения птиц — гагар, уток, гусей — сторожей, охраняющих родовой путь в Нижний мир. Главный здесь сторож Секан — Дух-налим, лежащий поперек Онанг. Всевозможных враждебных духов, обитателей Нижнего мира, пытающихся проникнуть в наш Срединный мир к людям для причинения зла, налим будет глотать, как лягушек. Всю группу сторожей замыкают изображения вооруженных копьями антропоморфных духов —мугдэндэ.

И последняя, одна из существенных деталей в декорации шаманского чума, чуть в сторонке от дарпэ ставилось ТУРУ — дух-лиственница, - с развешанными на ней жертвоприношениями — шкурами жертвенных оленей, цветными материями туру представляло собой длинную лиственничную жердь, воткнутую комлем в землю и привязанную для прочности к лиственничному пню. Вверху жердь имеет перекладину, к которой прикреплялась ткань, предназначенная для Верховных божеств. Белая и красная — духу земли, духу тайги, а черная — для духов Нижнего мира.

Если что-то подобное возникнет на сцене, считайте, что можно приступать к представлению.

Итак, начинается самое главное — шаманский обряд...

На сцене полумрак, затемнение. Чуть тлеет огонь. На кумалане сидит шаман. Он пока в обычном одеянии. Сидит задумчиво, покачиваясь из стороны в сторону, откровенно зевая. Время от времени он ловит кого-то ртом, глотает, снова сидит с отрешенным видом. Затем выпрямляется, разводит в сторону руки, как крылья, и кричит, подражая крику гагары:

— Ку-у-ук!.. Ку-у-ук!.. Ку-у-ук!..

Это знак, созыв сородичей.

Обитатели стойбища один за. другим пробираются в чум по дарпэ через лаз, называемый Угдупка. Пролазит последний и. палки, изображающие духов-сторожей, перекрещиваются, вход в чум считается закрытым. Путь проделанный участниками обряда осмысливается, как переселение души — оми — из родового хранилища — омирук — в Срединный мир, то есть в Ду-лин Буга.

Все рассаживаются в характерной для кочевников позе — ноги под себя. Тихо переговариваются, шутят, улыбаются, ведут себя обычно, словно ничего особого не предвидится. А раньше это и было обычным явлением. Покачиваясь, на кумалане сидит шаман. Выпрямляется и поднимает руку. Поднимается помощник и достает из турсука шаманское облачение — плащ, нагрудник, унты и шапку с оленьими рогами. Подает их шаману, помогает одеться. Помощник расшевеливает огонь, греет над ним бубен. Шаман готов и помощник подает ему бубен. Тот берет бубен в левую руку, ставит его на левое колено, и колотушкой ударяет по нему.

Разговоры на полуслове обрываются. Наступает томительная тишина. Приглушается огонь и почти в темноте начинает звучать бубен...

Покачиваясь в такт бубна, тихим мелодичным голосом Мукто либо Чекутко, шаман начинает песню, обращенную к сородичам:

Дялви миннгил, гиркиелви! (О, сородичи мои, друзья!)
Тэгэв- соксэв, меван омин! (Народ мой - кровь, душа сердца!)
Сунэ дярин миннги мэргэн (Ради вас моя грусть-тревога),
Унгтувунми мигдылдяллан! (Бубен мой будет греметь!)
Хэгэй, хэгэй, хэгэй, хэгэй!
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе!
Сидящие повторяют припев:
Хэгэй, хэгэй, хэгэй, хэгэй,
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе!..
Шаман продолжает:
Дялви миннгил, гиркиелви! (О, сородичи мои, друзья!)
Орокорты онгнодектын! (Пусть пасутся-насыщаются наши олени)
Гулувурты сангнядяктын, (Пусть дымятся наши костры),
Дюлтэ кэтэт ичевдектын. (Пусть во множестве виднеются наши чумы.)
Хэгэй, хэгэй, хэгэй, хэгэй,
Хэзэй, хэгэй, хэгэйе!..

Припев снова повторяется всеми присутствующими,

Аги-буга адедегин, (Пусть тайга-мир спит,)
Нянгая-буга долдытчагин, (Пусть небо-мир слушает,)
Харгингилви енгилделим, (Буду духов своих искать,)
Бэлэмнилви орилдегим! (Буду помощников звать!)
Хэгэй, хэгэй, хэгэй, хэгэй,
Хэгэй, хэгэй.хэгэйе!..

Припев повторяется присутствующими.
Пауза.
Меняется ритм бубна. Шаман начинает созывать своих духов-помощников. Поет речитативом:

Харгингилви-делингилви, - секакурви, - гуткэкурви,
Бира мувэн, ламу мувэн, амут мувэн котолди мисинденэл,
Химат, миндуло!..
Сидящие хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!..

- Харгингилви-амикарви, мотынгилви, багдаклви, - ир-гичилви, - дянтакилви, - Дуннэлвэ мурукэденэл, сикагилва илтэнденэл, - Химат, миндуло!..
Сидящие хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!

- Харгингилви-кулингилви, - харгингилви-куликарви, харгингилви-исэлэкилви, харгингилви-бадялакилви, - Дуннэлвэ пурулдянал, доядулин угдудянал, - Химат, мшедуло!..
Сидящие хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!..

- Харгингилви-гагингилви, харгингилви-олингилви, харган-гилви-кирэктэнгилви, харгингилви-дэгингилви, Дуннэвэ мурукэденэл, эдыннгэчир, учирнгачир, -
Химат, миндуло!..
Сидящие хором: Аракукан, аят!.. Аракукан, аят!..
Харгингилви-бэдэмнилви, харгингилви-хутэкэрви, - Эмэлкэллу, Тутулкэллу, дэгилкэллу, угдусилкаллу, - Химат, миндуло! Химат, миндуло!..
Сидящие хором: Аракукан,аят! Аракукан, аят!..

(Построчный, дословный перевод)
Духи-таймени, духи-налимы, духи-щуки, -
Воды реки, воды озер, воды морей пальмой разрезая,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!..
Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

- Духи-медведи, духи-лоси, духи-дикие олени, духи-волки, духи-росомахи,-
-Землю всю оббегая,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!..
Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

- Духи-змеи, духи-черви, духи-ящерицы, духи-лягушки, - Землю сверля, по самому дну ползая, - Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!
Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

Духи-лебеди, духи-вороны, духи-кедровки, духи-утки, -
Землю огибая, как ветер, как вихрь, - Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!
Судящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

-Духи-помощники, духи-дети мои родные,
Приходите, ползите, летите, ползите, -
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!
Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно

Шаман яростно колотит в бубен, крутится на месте. Он прыгает, машет руками, ловит кого-то ртом, вернее, не кого-то, а духов. Это танец собирания духов. Шаман бросает бубен и колотушку помощнику, продолжая импровизированный танец, а помощник в это время старается колотить в бубен. Все присутствующие создают шумовой эффект, напоминающий отдаленное хорканье оленей, 'рев зверей,, характерные крики ,.птиц, свист ветра, шум воды, леса. Затем шаман хватает копье, колет им в разные стороны. Копье меняет на пальму и так же с нею проделывает характерные охотничьи движения во время охоты на медведя, затем пальму меняет на рогатину... Все это он делает выкрикивая, поясняя свои действия: "Харги-росомаха, не пускай, чужих!" "Харги-змей, жаль, жаль сильнее чужих!"

Шаман прыгает, глотает своих духов, потом успокаивается и говорит: "Упкатва бакам". - "Всех я нашел".

Теперь осталось только поймать "духа-шингкэна" - духа-удачу", который и поможет пригнать зверей-добычу на родовые угодья.

Помощник снова подает ему бубен и колотушку. Шаман негромко ударяет, берет новый ритм и снова речитативом, в промежутках ритма, начинает петь:

Харгингилви-бэлэмнилви, (Духи мои, помощники,)
Бугаялва манамнилви, (Весь мир кончатели (проходчики),
Туксакталват, дэгиктэлвэт, (Давайте бегать, летать),
Уюкталват, угдукталват, (Давайте плавать, лазать внутри),
Пурулилват, нгосукталват, (Давайте сверлить, нюхать),
Шингкэнмэ енгиктэлвэт! (Шингкэна искать!)
Шингкэнмэ бакават, (Шингкэна найдем,)
Нунганман алтачилват, (Его будем уговаривать),
Дептылэе митту будэн, (Чтобы он нам пищу дал),
Тэтылди нямалгидан, (Чтобы он нас теплой одеждой согрел)
Авгарат бододедэт, (Чтобы здоровыми мы жили),
Кутучит упкат бидэт. (Чтобы мы со счастьем жили).


Снова гремит, неистовствует бубен. Прыгает, кривляется шаман. Постороннему глазу он может показаться ненормальным человеком. Но только постороннему, для сидящих здесь сородичей каждое движение шамана полно символики, понятных знаков. Он не просто прыгает, а путешествует, пробирается в образе своих духов по неведомым мирам. Вот он расправил крылья, как орел, значит, полетел в Верхний мир. Иногда он сам комментирует свои действия, тогда совсем понятно.


"Дылачавэ дагамалим! - Приближаюсь к солнцу!" -- объявляет он, и тут же начинает изображать изнеможение от жары. "Хэкуко!" - восклицает он. - "Ой, как жарко!" Шаман изгибается, вытирает пот, льющийся с него ручьем, охает, ахает. Все видят как сложно и опасно ему путешествовать в тех неведомых мирах.

"Тар Шингкэн!" - Вон Шингкэн! -~ кричит он. - Ламула хурдерэн! - Он ныряет в море!" - И вслед за шингкэном ныряет в море и он. Его крики и знак для духов, чтобы они были начеку.

"Хэтэтэй! Хемурико! - Ой, как холодно!" - дрожит шаман, изображая ощущение мокра, холода. В это время вдруг встрепенулась, задвигалась гагара. "Дявача!" - закричало несколько голосов. - Поймала!" Неизвестно, как изображения духов ловили врагов и друзей, но в нашем случае, пусть помощник шамана дергает за ниточки и таким образом кувыркается гагара.

Шаман бросается на гагару и из ее клюва заглатывает в рот духа шингкэна. Он устало падает на кумалан и какое-то время лежит без движения. Спустя минуту садится и говорит:

-Шингкэн будерэн элэ дюрвэ багдакэлвэ" - "Шингкэн дает только двух диких оленей".
- Гэлоктэкэл кэтэтмэрье. Алтаткал. - "Проси больше. Поупрашивай".
- Эгдала-кэ алтатчэм. Нунган гундерэн, тылэденгэс дыл-дун, - Эсин будерэ. Гундерэн, атырканмэ, Бугадыва мушунмэ ханнгуктавка" - "Не дает. Говорит, старуху, хозяйку Вселенной (мира) надо спрашивать".
-"Алтаткал". - "Поупрашивай".
- Эгдала-кэ алтатчэм. Нунган гундерэн, атыркан далдун, тэтылдун тылэдэв, тэли хавденгэн бэйнголэ. - "Сколько могу я упрашивать. Он говорит, чтобы я у старушки поискал вшей в голове и одежде, может потом добавит добычи".
- Кэ, этэкэл батчеми, мунэ одекэл. Тылэденэ, делумкэн атыркан хутакандукин гадянгас бэйнгэлдывурэ хавуптыра, кэ... - Ну, перестань отказываться, пожалей нас. Ища насекомых, ты незаметно у старушки из мешочка вытащишь недостающую нам добычу, ну.

Шаман снова ложится на кумалан, что шепчет себе под нос. Через минуту он поднимается, берет в руки бубен и начинает им махать, как битком при сборе голубицы, крутясь на месте. Помахав, он заглядывает в бубен и довольный, под одобрительный гул людей, выходит на улицу из чума и вытряхивает "воображаемых зверей, в виде шерстинов в родную тайгу. Возвращается и объявляет:
- Кэ, тэгэми мотымадевка. - Ну, завтра можно идти за лосями!

Часть вторая

Сменяется декорация. На сцене - тайга. Видны фигуры оленей, лосей, птиц, изготовленные из деревьев и бересты. Они расставлены соответственно образу жизни животных: среди тальниковых кустарников - стада оленей и лосей, в лиственничной тайге -прочие звери и птицы.

На сцену выходят один за другим олени - большие и малые. Они кормятся: объедают листья кустарников, траву. Маленькие телята играют, бодаются, прыгают, крутятся. Это красочная пантомима, в которой изображаются все характерные повадки оленей. За ними на сцене появляются другие зверьки и птицы: бурундуки, росомахи, глухари, вороны. Каждый изображает свои характерные привычки. Все они становятся в круг и продолжают танцевать. В центр выходит запевала:

Энгнэкэчэр, хорокичэр (Телятушки, глухарики),
Ило су хэлинчэдерэс? (Куда же вы спешите?)
Умунду хоролилват, (Давайте вместе покружимся),
Гиркилэнди бидегэт. (Давайте будем жить дружно).
Все припевают:
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе,
Гиркилэнди бидегэт.

Амикачан-хомоты, (медведь-медведюшка),
Си бисинни нянгтаты. (Ты любитель орешек),
Тактыканма туктычэс, (Ты залез на кедрушку)
Мукототви буручэс! (У пал с нее задницей!)
Все подпевают:
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе,
Мукототви буручэс!..

Муннукачан урунчэ, (Зайчишка обрадовался),
Сигикагту дыкэнчэ (Спрятался в чаще),
Тала сот хантанчэчэ (Там сильно хохотал),
Хэдюнин пэсиргэчэ! (Что у него лопнула губа).
Все подпевают:
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе,
Хэдюнин пэсиргэчэ!..

Соннгачан - дэрис буды, (Теленочек - пестрая шкура),
Инектэчэн Дэрэгды (Смеялась сова),
Со долбо ичевулчэс, (Ты ночью появился),
Упкаттук сиггиндечэс. (От всех дрожал).
Все подпевают:
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе,
Упкаттук силгиндечэс.

Энгнэкэчэн, энгнэкэн, (теленочек, теленок),
Хулукукэн иргичэн, (маленький хвостишко),
Эмэденгэн тырганис, (Придет твой день),
Кусилэнди омачис. (Когда ты драчуном должен стать).
Все подпевают:
Хэгэй, хэгэй, хэгэйе,
Кусилэнди омачис...

С танцами, играми, пощипывая листочки деревьев танцующие удаляются.Пауза. На сцену ленивой походкой выходит мужичишко. Отпыхивается, садится под дерево.
- Ху, дэрувхико!.. Харги атырканэв минду бучэн, окин-да этэн дэрумкивкэнэ. Тымардук Кирэктэнгэчин чонгкима минэ. Депмэт депмэ... Илмактал бэюмидектын, би дэрумкичиктэ эду...
- Ху, какая усталость!.. Злой дух дал мне такую старуху, никогда не даст отдохнуть. С утра кедровкой долбит меня. Поедом ест... Пусть молодые охотятся, а я отдохну тут...

Мужичок ложится под деревом, Через минуту за сценой раздаются женские проклятия.
- Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..

На сцене появляется женщина.

- Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Ило оран эдьгаэнми!.. Харги анычан таргачинма бэессэчэнмэ!.. Нян иду-вэл мо хэргиндун пангкалэденан... Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Упкат бэел эси бэюминосинделлэ, миннгчэн эдьгаэнми нян алачилдял-лан окин ниматья эмэвмэчинэтын. Харги нунганман минду бучэн!.. Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..

- Куда девался мой мужичишко?.. Харги мне подарил такого мужичка. Снова, наверное, где-нибудь под деревом кверху пузом лежит... Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Сейчас все мужчины уйдут на охоту, а мой мужичишко снова будет ждать нимат. Харги дал мне его! Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..

Женщина идет, осматривая тайгу. А мужичишко тем временем, скрываясь от жены, уползает со сцены, Удаляется и женщина.

На сцену выбегают молодые девушки и парни. Все парни в охотничьих костюмах, смеются, улыбаются. Они исполняют танец лебедей, журавлей, подражают все движения и любовные взмахи птиц. девушки поют:


Чипичакар, хэй, хэй, хэй!
Аяврис иду, Хэргей ?
Эдук дэрэс хальдяча?
Хунат синдук сучавча!
Повторяют:
Хэй, хэй, хэй, хэй, хэй, хэй!
Хунат синдук сучавча!

Чипичакар, чок, чок, чок!
Тар туксанча Суричок!
Он-ка этэн туксара? -
Омолгичан коксоро!
Повторяют:
Чок,чок,чок,чок, чок, чок!
Ая хунат Суричок!

Чипичакар, мэт, мэт, мэт!
Дэгивдерэв икэнмэ.
Си минэ боконденгэс, -
Кутуви бакадянгас!
Повторяют:
Мэт, мэт, мэт, мэт, мэт, мэт,
Бокончукал икэнмэт!

Чипичакар, хэй, хэй, хэй,
Сокачилкал си, Хэргей!
Хунатвэ дявадянгас,
Бэет бугдыт одянгас!
Повторяют:
Хэй, хэй, хэй, хэй, хэй, хэй,
Омолги бугды Хэргей!..

Танец и песня кончаются.

Часть третья

Наконец, наступает последняя часть этого колдовского обряда - пантомима коллективной охоты и убиения зверей. На сцену-тайгу, наполненную фигурками деревянных зверьков, подкрадываются охотники с луками. Они старательно разыскивают следы зверей. Предводитель охотников подает знак - следы найдены! Охотники показывают друг Другу свежую поедь на деревьях, кустарниках, места жировки, а затем и знаками дают знать друг другу - вот, они, звери, рядом. Подкрадываются с величайшей осторожностью. Подойдя на расстояние выстрела, они открывают стрельбу из луков по деревянным оленям, лосям. При попадании бурно выражают свою радость. Тут уж, эта сцена целиком зависит от уменья импровизаторов.

На сцене снова появляется шаман. За ним несут идола Хичупкана (Его обычно делали каждый раз из молодой лиственницы). Верхняя часть этого идола-лиственницы счесана так, что имеет сходство с человеческим лицом. Нижняя расщеплена на подобие ног. Чуть ниже лица прикреплена небольшая поперечная палка, изображающая руки. Охотники в полном снаряжении проползают между ног идола, таким образом очищая себя и свое оружие от злых духов. Когда в расщеп проползает последний охотник, шаман сразу же сжимает ноги идолу, и чтобы тот не разжал их, стягивает мягким корнем дерева.

Все участники обряда совершают жертвоприношение - на руки идолу вешают шкурки пушных зверей, оленей, разноцветную материю. Лицо его мажут жиром. Обряд окончен. Шаман повернувшись к зрителям говорит:
- Кэ, дептылэчил одяллат. Сингкэнмэ дяварат.
- Ну теперь будем с добычей. Удачу поймали!..



Обряд икэнипкэ

Сценарий обряда.

Этот обрядовый праздник проводился в весеннее новолуние, за месяц до наступления устойчивого тепла. Знаменовался он рождением оленят, появлением травы и хвои лиственницы и отмечался народной приметой - первым кукованием кукушки. Этим обрядом начинался эвенкийский Новый год.

Обряд Икэнипкэ являлся многодневной церемонией и был направлен на получение священной силы Мусун (Мушун) от Энекэн Буга - Хозяйки Вселенной, то есть, чтобы оживилась Природа и начала способствовать размножению поголовья диких промысловых и домашних животных, и, самое основное, дала здоровье и благополучие всему роду, в том числе и человеческому.

Эту мысль подтверждает коллективное участие всех представителей разных родов, совместная установка чума и общее изготовление шаманских атрибутов.

В проведении этого обряда не существовало устоявшихся традиций ни в декорации, ни в ведении самих шаманских кам-ланий. Каждый шаман проводил его по своему усмотрению, как ему "подсказывали" Духи предков. Неизменным оставалось - направленность обряда, как я уже говорил выше, чтобы оживилась Природа-Матушка и способствовала жизни - появлению зелени, размножению поголовья диких промысловых зверей и домашних оленей, а значит и благополучию людей.

Наш праздник, думается, будет проходить в один день и, поэтому для проведения обряда Икэнипкэ должны быть готовы все декорации. Для этого нужно:
1. Шаманский чум. 2. Идолы: 1. Сэвэкичэн - типа куклы. 2. Хичипкан - 1 штука. 3. Идол - травяное чучело - Мугдыр- . рэ - 1 штука. 4. Идолы Ментая - 8 штук, в виде колышек с подобиями лиц. 5. Тагу - молодые лиственницы с ветвями на верхушках - 10 штук. 6. Сэргэ - ритуальный шаманский столбик, символизирующий Вселенную - 4 штуки. 7. Наму - шаманский коврик - 2 штуки. 8. Курекан - небольшая изгородь для оленей, с фигурами оленей из дерева, бересты, не менее 10-15 штук. 9. Столик на гагарьих ножках и две чашки с оленьей кровью.

Нужны птицы, изготовленные из дерева:
1. Орел - 1 шт., 2. Лебеди - 2 шт., 3. Гагары - 2 шт., 4. Чирки - 9 шт., 5. Кулики - 9 шт., 6. Кукушка - 1 шт.
Кроме всею прочего - ленточки, лоскутки разноцветные, и желательно, два или три живых оленя белой масти.
Конечно же, надеюсь, будут заросли, деревья, изображающие тайгу.
Итак, декорация готова, допустим на Стадионе Туры, Бай-кита, Ванавары, или другого поселка - начинается праздник.

В чуме и около дымят костры. Шаман сидит в чухме на коврике - кумалане наМалу (В центре), задумчиво, покачиваясь из стороны в сторону. Рядом - по бокам - два помощника, кругом - участники обряда.
Помощники шамана проводят "очищение" шаманских атрибутов - в костер подбрасывают багульник или лишайник и "окуривают" их. Затем они плавно покачивают над костром бубен, слегка постукивают колотушкой, прислушиваются к голосу" - "разогревают" его. Раскуривают трубку - дым является "кормом" для духов. Шаман затягивается трубкой.

- Духи хотят есть! - произносит он, зевая, якобы ловя духов. Он делает глотательные движения. Помощники подают ему "разогретый" бубен и церемония начинается.

Слышны мелодичные, ритмичные удары, которые постепенно усиливаются, ускоряются и переходят в сплошной бой. Шаман вздрагивает всем телом, извивается, трясется и издает длинный протяжный вой, подражая реву самца-оленя во время гона. Подвески на костюме шамана оглушительно гремят, звенят. Это "голоса" духов. Наверное, с минуту продолжается этот танец. Постепенно ритм бубна ослабевает и снова повторяется начало сцены - шаман зовет духов, хватает ртом воздух, якобы глотает прилетевших духов.

Ритм бубна становится спокойным и начинается пение. Песня импровизированная, к примеру, такая.

Хэгэй, Хэгэй, Хэгэй-е-е-е...


Амтыялвун, энтыялвун, мунэ долдыкаллу,
Мугдылдивар, омилдивар сэривулкэллу,
Мунду, мунду, хутэлдувэр бэлэлкэллу,
Сингкечия, кутучия инэ силбакаллу...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...
Этыркэрвун, кунгакарвун демудерэ,
Ичэткэллу, омолгилвун, хунадилвун манавдяра,
Он дюлэски дуннэду бу билденгэвун,
Он итыва эвэдывэ нгэнэвулденгэвун...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...
Амтыялвун, эсалдивар инмэвун су ичэкэллу,
Энтыелвун, серилдивар гэлэнмэвун долдыкаллу,
Энекэн Бугала хоктововун силбакаллу,
Одедэн мунэ, хутэлви, сипкиткаллу...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...

Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...
Предки, отцы-отцов, матери-матерей, нас услышьте,
Души-тени, души-тела свои разбудите,
Нам, детям своим, помогите,
Счастье, удачу нам укажите...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...
Старики наши, дети наши доходягами стали,
Посмотрите, юноши наши, девушки наши кончаются,
Как на земле этой дальше нам жить,
Как обычаи эвенкийские нам нести...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е-е...
Отцы-отцов, своими глазами на жизнь нашу посмотрите,
Матери-матерей, своими ушами просьбу нашу послушайте,
К Хозяйке Вселенной дорогу найти помогите,
Пусть пожалеет нас, детей своих, шепните...
Хэгэй, хэгэй, хэгэй-е-е...

После такого пения шаман выходит из чума и обходит всю декорацию: входит в курекан к оленям, окуривает их, каждое животное гладит колотушкой, становясь перед каждым на колени. Выйдя из курекана, трогает колотушкой Наму (шаманский коврик), животных и деревья. С пением обходит всю декорацию и возвращается в чум, передает бубен и колотушку помощникам, садится. Помощники снова над огнем "разогревают" бубен, слегка постукивая колотушкой. "Разогретый" бубен передают шаману, помогают подняться на ноги. Слышен мелодичный, ритмичный стук, он постепенно ускоряется, движения шамана становятся резкими, быстрыми. Слышен крик ворона, рев самца лося, оленя, рев медведя, звенят подвески - "голоса" духов. Шаман возбужден, он выкрикивает слова: "Дэ-гилим! Дэгилим!" - "Полетеля! Полетеля!" - он раскидывает в стороны руки, машет ими, как птица. Слышны крики лебедей, журавлей, кряканье уток. Шаман прыгает, пляшет, кричит: "Дэгилим!" Один из помощников, стараясь успокоить ею, выкрикивает:
-Аракукан! Араку кан! - "Потихонечку, потише!"
-Аракукан! Аракукан! - кричат участники обряда.

Наконец, ритм бубна ослабевает, шаман постепенно успокаивается и начинается пение - просьба к Энекэн Буга - Хозяйке Вселенной дать священную силу Мусун (Мушун) и новые души промысловых зверей и домашних оленей, чтобы наступили благополучные времена. Шаман начинает:

Энекэн Буга, бэлэкэл мунду...
Участники обряда повторяют:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду...
Энекэн Буга, си мевачи, си кутучи окин-да бичэс,
Мунду, хутэлдуви, окин-да бэлэдечэс...
Участники обряда вместе с шаманом:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!..
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!..

Шаман:
Таргиит, угидук, дуннэлэвун ичеткэл,
Гэлодерэв упкат, Мусунавун букэл...
Участники обряда:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду... (2 раза)

Шаман:
Агиканмун бэйнгэлди кэтэвдедэн,
Орокорвун иринэкит ичевдедэн...
Участники обряда:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!.. (2 раза)

Шаман:
Ангадякарди, болговденэл, кэхэчэсив,
Сонгоденэл Лулин Бугаду билчэсив...
Участники обряда:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!.. (2 раза)

Шаман:
Энекэн Буга, мунэ, хутэлви, энэ омнгоро,
Нги-дэ болгиттядатын энэ бурэ...
Участники обряда:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!.. (2 раза)

Шаман:
Энекэн Буга, Мусуна аникал,
Аят, сингкэчит, индэвун бэлэкэл...
Участники обряда:
Энекэн Буга, бэлэкэл мунду!.. (2 раза)

Шаман начинает:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)
Участники обряда повторяют:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Хозяйка Вселенной, ты доброй, сердечной всегда была,
Нам, детям своим, ты всегда помогала...
Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Оттуда, с высоты, на нашу землю посмотри,
Просим все, Священную силу нам дай...
Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Пусть тайга наша промысловыми зверями полнится,
Пусть олени наши, как муравейник, шевелятся...
Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Мы как сироты, обижаемые, душами измучились,
Плача на этой Срединной земле существуем...
Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Хозяйка Вселенной, нас, детей своих, просим, не забывай,
Никому в обиду не давай... Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

Шаман:
Хозяйка Вселенной, Священную Силу нам подари,
Чтобы со счастьем, удачей мы жили, помоги...
Участники обряда:
Хозяйка Вселенной, помоги нам!.. (2 раза)

После пения шаман снова выходит из чума, снова входит в курекан к оленям, окуривает их, просит у них хорошего приплода, снова, прикасаясь к животным и деревьям, обходит декорацию и удаляется с пением в направлении восхода Солнца, где живет Энекэн Буга. Отойдя немного, он начинает помахивать бубном - начинает "ловить" души зверей и животных, в виде оленьих шерстинок, якобы имеющих Священную Силу. Шаман тщательно собирает шерстинки и возвращается к сородичам, в нашем случае, к участникам обряда. Подойдя к ним, он начинает вытряхивать из бубна души промысловых зверей, при этом, оставляет души домашних оленей, которые тоже рвутся на волю, а ему их надо загнать в курекан. Он издает звуковые сигналы, чтобы олени не разбегались, изображает их ловлю. В это время из чума выскакивают участники обряда и начинают помогать ему. Они маутами сдерживают оленей, машут руками, загоняют в изгородь. Женщины открывают ворота ритуального курекана, трясут мешочками из под соли, цокают языками, подманивая оленей. Вот под эти веселые, возбужденные крики, олени, наконец-то, загнаны. Раздаются возгласы одобрения.

Шаман бьет в бубен и объявляет пройти "очищение" - прохождение через Хичипкан. Все участники проходят между "ног" идола Хичипкана. Последним проходит шаман. Он несет идола Мугдыгрэ. Он проходит три раза. Проходя последний раз, он плюет в рот Мугдыгре и как бы нечаянно оставляет его позади и резко зажимает идола между "но!" Хичипкана и связывает его ремнями. Присутствующие помогают ему свалить Хичипкана со связанным Мугдыгрэ и поочередно бьют его идолом Мен-тая, приговаривая:
- Ин эрупчу, манавкал! Ин эрупчу, ачин окал!.. Жизнь плохая, исчезни!.. Жизнь плохая, останься в прошлом!.."
Хичипкан вместе с Мугдыгрэ валят в огонь и сжигают. Снова раздаются возгласы одобрения, а шаман, шатаясь, словно пьяный, идет в чум и падает на коврик. Помощники помогают ему сесть, но глаза его закрыты. Шаман просит Духов покинуть его тело, разевает рот, выплевывая их. Помощники подают ему кружку с водой или кровью. Он окунает мизинец правой руки в воду, трижды протирает им правый глаз, затем левый. Глаза мгновенно светлеют, у него вырывается вздох:
- Эх-хэ!..
Духи его покинули.
Начинается "кормление" духа огня кусочками жира, смазывают жиром Сэргэ, "кормят" других духов. Духам леса - березкам, лиственницам преподносят дары в виде разноцветных ленточек и лоскутков.

Мужчины закалывают жертвенного оленя, разделывают по всем правилам и раздают мясо всем присутствующим - это обычай Нимат. Из этого же мяса здесь же на кострах готовятся шашлыки и начинается пиршество.

Шаман и участники обряда благодарят всех присутствующих, желают всем здоровья, благополучия, поздравляют с оленятами, с зеленой тайгой, прилетевшими птицами, с эвенкийским Новым Годом. Ведут хороводный танец "Ехорье"...

Дальше - спортивные соревнования молодежи: национальная спортивная борьба, стрельба из лука в цель и на дальность, бег на выносливость, прыжки через нарты, метание топора, маута и т.д.

Бубен шамана

Ненцам, как и другим северным народам, мироздание представлялось многослойным. Верхний, Средний и Нижний миры располагались ярусами и населялись многочисленными духами. Связывал их шаман, который, проходя семь сфер Верхнего и Нижнего мира, налаживал отношения между людьми и духами.

Шаман - не только посредник, но и прорицатель. К нему обращались в случае болезни, смерти, любой опасности. Он - и философ, и мыслитель, и врачеватель. Его задача - бороться со злыми духами или откупаться жертвоприношениями.

У каждого шамана есть личный дух-покровитель и духи-помощники. В них и заключается его сила. Каждая деталь костюма шамана - подвеска или нашивка - обладают мистической силой. Но его главным ритуальным предметом считается пензер (бубен) с колотушкой. Он символизирует достоинство шамана, его силу, связывает с миром духов.

С помощью бубна шаман камлает. Все камлания проходят строго по ритуалу, но исполнение никогда не повторяется. Каждое шаманское движение глубоко обосновано и предопределено. Все вместе они строги и величественны.

"...Шаман с пензером в руках подошел к раскаленной железной печке. Старая дряблая шкура пензера от влияния тепла натянулась и выровнялась. Шаман слегка ударил по пензеру такой же ветхой, как и он сам, палочкой, конец которой обшит оленьей шкурой. В чуме раздался оригинальный звук, напоминающий отдаленный гром. С каждым новым ударом в пензер стало казаться, что громовые раскаты все приближаются и приближаются, заполняя чум сплошным гулом. Он начал усиливаться, и сквозь оглушительный шум пензера стало слышаться завывание. Этот дикий вой шамана так сильно резал слух, что невольно пробегала по телу дрожь",- писал в своих наблюдениях священник Обдорской Петропавловской церкви Шимановский.

Бубен постепенно набирает голос - звучит громче и жестче. Шаман выпевает слова, которые тут же подхватывает его помощник. Звук не должен прерываться, в этом - условие самого действия. Звук считается такой же твердой материей, что и слово. Так и будет тянуться это пение, пока шаман не "поговорит" со своими помощниками-духами. Пение становится резче и громче, движения прерывистее, бубен стучит сильнее и сильнее: "...Раскачивания усиливались, делались более быстрыми и живыми. Когда удары в пензер достигали апогея и пение дошло до кульминационной точки, шаман стал высоко подпрыгивать, трястись. Он бил в пензер непрерывно, завывал, не переводя дух",- писал Щимановский.

Шаман должен быть артистом. Чтобы заставить петь пензер, необходимо пылкое воображение, острый ум. Вдохнешь в бубен жизнь, и он заговорит голосом твоего сердца. Пензер в руках шамана - продолжение живой и чуткой руки его, создающей неповторимое звучание.

Делали ритуальный бубен умельцы обычно под наблюдением шамана. Для этого брали древесину хвойных пород - легкую, гибкую и прочную. Инструмент, который я видел в стойбище ямальских ненцев, имеет овальную форму и волнистые края. Обечайка - тонкая и длинная прямоугольная доска с округлыми боковыми гранями, согнутая в виде обруча, изготовлена из лиственницы. Концы доски наложены друг на друга. На них два ряда круглых сквозных отверстий (в одном четыре отверстия, в другом - два). В них продернута толстая конопляная нить домашнего изготовления, ссученная из двух прядей - она скрепляет обечайку крупным строчным швом. На внешней стороне обечайки расположено 19 столбиков, вырезанных из березы. Каждый из них напоминает параллелепипед со срезанными краями. В верхней части их - по две зарубки. От нижней отходит штырь в виде конуса. В обечайке через равные интервалы вырезано 19 круглых отверстий, куда вставляются штыри столбиков. По длине всей окружности бубна натянуты две толстые конопляные нитки, закрепленные в зарубках.
Обечайка обтянута хорошо выделанной кожей новорожденного олененка или молодого оленя.

Еще одна деталь, важная для ненецкого бубна, колотушка. Она сделана из лиственницы и напоминает узкую длинную лопатку. Рукоятка прямая, постепенно расширяющаяся к лопасти, округленная на конце. На ней два больших сквозных отверстия. В нижнем, ближе к концу, маленький отрезок ремня, заклиненный деревянной палочкой. В отверстии около средней части заклинен длинный обрывок ремня. Лопасть колотушки в виде вытянутого эллипса слегка выгнута и обтянута оленьей шкуркой.

В руках шамана пензер оживает. Становится звонким тугой звук кожи, поет дерево от прикосновения волшебной трости-колотушки. В этой песне - душа мастера, сотворившего звучащее чудо, голос сердца самого шамана.

Когтистый старик

"Если ложно присягаю, то ты, лесной старик, разорви меня своими когтями"-говорили на хантыйском суде подозреваемые в убийстве, воровстве, супружеской измене. Клятва на лапе или шкуре, когтях или клыках, голове или черепе медведя представлялась высшей мерой ответственности и правосудия. По селькупской традиции, присягая, следовало резать ножом и целовать медвежье ухо или грызть медвежий зуб. Ненцы произносили клятву над ноздрей медведя: подозреваемый склонялся над уложенной посреди чума мордой зверя и целовал ее, в то время как старейший из присутствующих замахивался топором, грозя разрубить ноздрю и приговаривая: "Чтобы медведь задрал виновника и чтобы его не было на нашей земле". По мансийской легенде, старший из семи сыновей женщины Кам в припадке гнева превратился в медведя и сказал, уходя от людей: "При ложной клятве пусть не зовут меня на помощь, а пусть зовут на помощь при верной клятве. Если меня позовут при ложной клятве, то я разорву давшего клятву в куски, как шапку, как рукавицу".

В обычаях самодийцев и обских угров были клятвы на щучьем носу, личинах идолов, огне, воде, куске льда, шкурах волка, росомахи, горностая. Но медвежья присяга заметно превосходила прочие по силе воздействия. Однажды в хантыйском селении случилась кража туши убитого медведя вместе со шкурой. Старейшина собрал сход жителей на берегу реки. Подозреваемому предложили пройти испытания тремя клятвами - на огне, воде и морде медведя. Дважды он отказывался признать вину и покаялся лишь "перед лицом" самого зверя. Возмущенные сородичи заставили преступника вернуть хозяину похищенную тушу со шкурой и вдобавок постановили: "Пусть виновник три раза закинет невод и весь улов отнесет шаману для жертвы богам".

Диалог с медведем длится на протяжении всей жизни. По представлениям селькупов, он продолжается и после смерти, когда человек сам превращается в медведя. В зверином обличье предстает и вся природа, дающая жизнь человеку, а потому и призванная его судить. Медведь считается младшим и любимым сыном дикой тайги, передающим ее настроение и волю. Всеслышащее ухо медведя - это воплощение ее чуткости, грозный рык - ее предостережение, ум и коварство зверя - ее непостижимая мудрость, страшные когти и клыки - оружие ее расправы и мести.

Поэтому не столько суд людской, сколько кара природы страшит кающегося вора. Легче преступить общественные устои, чем заповеди леса. Медведь все слышит и понимает. Его не следует поминать всуе, произносить вслух его имя. А если приходится его называть, то иносказательно: лесной старик, отец, дедушка, когтистый старик, дух, пугающий старик, священный зверь, старик в шубе, семидетная старуха.

Череп зверя, клыки и когти, шерсть и желчь, сердце и печень, даже следы воплощают в себе его могущество. Наткнувшись при каслании на след белого или бурого медведя, ненцы не пересекали его. Деревянными лопатками они переносили комья наста с отпечатками когтистых лап в сторону от своей дороги, а затем, проведя нарту или весь аргиш через "перекресток", возвращали медвежьи следы на прежнее место.

По традициям манси, женщина, случайно наткнувшаяся на след медведя, должна была его обойти и оставить после себя какую-либо жертву. Если под рукой не было подходящей вещи, она могла положить на знак когтей пару вырванных из головы волосков.

Если хантыйский охотник на своей промысловой территории замечал дерево с оставленными на коре следами медвежьих когтей, он должен был ответить на вызов и сделать над метинами свою рубку топором. В ответ медведь мог содрать кору еще выше. Так продолжалось до тех пор, пока не происходила встреча человека и зверя воочию.

После удачной охоты промысловик делал на ближайшем дереве затесь и наносил пиктограмму: большой крест обозначал убитого взрослого медведя, отмеченные ниже малые кресты - медвежат, поперечные зарубки вверху - охотников. Живое дерево выступало свидетелем договора между человеком и медведем. На мертвое - с отрубленной вершиной - лесные ненцы и селькупы по завершении обряда встречи водружали череп убитого зверя.

По обычаям лесных ненцев, после трехдневного гостевания убитого зверя в чуме охотника медвежья шкура укладывается в священную нарту, кости (непременно целые) оставляются у берега реки на сооруженном из четырех столбов и поперечных жердей настиле, череп укрепляется на сосновом стволе. Поскольку скелет остается неповрежденным, он вскоре "обрастает мясом", и медведь возрождается. Его шкура является отныне духом-покровителем (родственником) дома охотника. Череп, возвращенный в лес (дом медведя), служит напоминанием о сложившихся между человеком и зверем узах, о взаимном согласии, в котором едва приметно обозначается превосходство человека: ствол, на котором укрепляется череп, срубается чуть ниже роста охотника.

С деревом связано и предание о происхождении медведя. По хантыйской легенде, когда-то он был богатырем, любившим часто ходить в лес. Однажды он заблудился. "Представлялась ему одна только возможность выйти из непроходимого места - перелезть через огромную колоду, тут бывшую и поросшую на одну четверть мхом. Богатырь при всех своих попытках не cмог, однако ж, перелезть через эту колоду в своей одежде, какая была на нем. Он употребил последнее к тому средство: снял с себя... верхнюю и нижнюю одежду, положил ее около колоды и перелез через нее нагишом. Как только он перелез через колоду, то в тот же миг почувствовал тяжесть в своем теле. Стал он осматривать себя и увидел, что тело его покрыто такой шерстью, какую мы видим теперь на медведях. Видя свое тело, обросшее шерстью, богатырь испугался и решил... воротиться назад через эту же колоду к своей одежде, чтобы прикрыть свое тело. Когда же богатырь перелез снова через колоду и стал искать положенную им ранее одежду, то ее, к несчастью, нигде не оказалось... Богатырь... не пошел в таком виде жить к людям, но стал остальной свой век скитаться по лесу и питаться тем, что только найдет себе в лесу".

По другой легенде, сын бога Торума за высокомерие и непослушание был сброшен отцом на землю. Он упал голым в развилку двух деревьев и спал там так долго, что оброс медвежьей шкурой. По версии хантов реки Пим, застрявший в развилке дерева сын бога был съеден червями, из крупных червей возникли большие медведи (обитающие в высокоствольных лесах), а из мелких - маленькие северотаежные медведи.

Язык деревянных знаков, на котором общаются люди с хозяином леса, распространяется и на медвежий праздник, где счет исполненным песням и сценам ведется на деревянном бруске пупи-чоменг-юх (медвежьем-счетном-дереве), где глазницы и ноздри медведя прикрывают берестяными кружками, а люди-актеры выступают в берестяных масках. Угощение зверю подают в берестяной посуде. Из бересты изготавливают и фигурки оленей, ритуально жертвуемых медведю. После окончания празднества кости зверя оборачивают все той же берестой, уносят подальше в лес и подвешивают на дерево.

В хантыйской песне "Медвежья смерть" звучат слова медведя, обращенные к убитой девочке:
Твоя мать для меня плясала,
В худой одежде из кедровой коры
она для меня плясала...
В худой одежде из еловой коры
она для меня плясала...
С животом из бересты она,
подобно жеребенку, для меня плясала.

Обилие символов, сопровождающих весь жизненный и посмертный путь медведя, его мифологические деяния и естественное поведение, исходят из представлений о близости, если не единстве, судеб медведя и человека. Для селькупов мир медведей является обратной стороной жизни людей, здесь пребывает каждый человек от момента свoей смерти до очередного возрождения. Обе жизни - светлая и темная, человеческая и звериная - текут бок о бок в пространстве окрестной тайги. Только одна ограждена стенами жилища и освещена очаговым огнем, а другая "обернута" медвежьей шкурой. Эти две половины одной жизни зеркально отражаются друг в друге и движутся в одном направлении: светлая - к старости, темная - к младенчеству. Тем самым иночеловек-медведь оказывается свидетелем, а порой участником или даже судьей поступков и проступков людей.

У хантов и манси медведь выступает и мифологическим предком, и сказочным богатырем-героем, и хранителем природных устоев, и виновником грандиозных общественных ритуалов. Трудно отыскать уголок их жизни, в котором бы он прямо или косвенно не участвовал. Во всех сферах мироздания - Небе, Преисподней, Земле,- присутствуют образы то великодушного, то свирепого, то мудрого зверя. В этом смысле медведь является ключом к восприятию и пониманию всей угорской культуры. Обилие названий (культовых имен, прозвищ, иносказаний) медведя в угорских языках (более 130) свидетельствует о его причастности ко множеству жизненных событий и культурных явлений. Символика телесного строения зверя сама по себе представляется некой азбукой Вселенной: его голова - город, рот - море или замок, язык - куница, глаз - звезда, ухо - пень или столб, когти - кривые ножи, сердце - герой, желудок - лодка, мешочек для огнива или кузовок для ягод, задние ноги - амбарный кузов, кровь - ржавчина или бобровая струя, кишки - связующий канат, спина - поперечина для котла или столб, спинной жир - дорога для ножа, шкура - шуба, хвост - большой палец самоедской рукавицы.

Для тундровых ненцев-кочевников образ этого зверя был также очень значим. Правда, в ненецкой культуре он раздваивался на париденя (черный) и сэр (белый), поскольку на побережье арктических морей ненцы встречались и с полярными медведями.

По мифологии тундровых кочевников, северной и южной границами земли ведают два хозяина - Тай-Нялюй Варк (Гололобый Медведь) и Си'ив-Нютя Варк (Семидетный Медведь). Первый является предводителем всех белых медведей, он живет в море и никогда не выходит на сушу. Второй, вернее, вторая - медведица, предводительница всех бурых медведей,- никогда не выходит из скрытой в дремучем лесу берлоги. Встречи с Медведями-Вождями если и возможны, то только за пределами обитаемого пространства и обыденного течения жизни.

Если бурый медведь для ненцев был воплощением "лесного-мохнатого-подземного", то белый олицетворял "морское-ледяное-заземное". Встречи с Гололобым Медведем выпадали на долю гибнущих или заблудившихся в море. Однажды плывущие в лодке по морю люди заметили появляющиеся над водой уши белого медведя. В испуге они принялись уговаривать зверя сохранить им жизнь. Медведь замедлил ход и всплыл на поверхность так, что стал заметен его голый лоб. Он поднимал над водой поочередно то одну лапу, то другую - будто прощался. Люди поняли, что перед ними сам Тай-Нялюй Варк, что он велит им изменить курс и покинуть его владения. Оглядевшись, они убедились, что действительно заблудились, и вождь медведей подсказывает им верный путь. В знак благодарности они трижды поклонились ему и отправились в нужном направлении.

Участие духа медведя во взаимоотношениях ненцев наиболее ярко проявляется в двух измерениях - ритуальных разграничениях мужчин от женщин, живущих от усопших. В первом медведь, как олицетворение силы природы, принадлежит к "мужской" (внешней) сфере пространства, противостоящей домашнему - "женскому" (внутреннему) - миру, у очага медведь может находиться лишь убитым, здесь здравствует другой "зверь" - собака. Оттого, вероятно, при медвежьих гостеваниях собаки изгоняются из дома, от них тщательно укрываются кости, мясо и шкура медведя. Достойным мести отношением к зверю считается дозволение собакам тронуть его останки.

Лесные ненцы предпочитают разделывать убитого медведя вдали от стойбища, иначе "женщины могут нечаянно наступить на упавшую каплю медвежьей крови". Приготовлением мяса занимаются мужчины. Женщины не смеют касаться его руками, сваренное берут деревянными палочками. Мужчины должны есть мясо передней (верхней) половины туши, женщины - задней (нижней). Сердце, легкие и печень зверя также считаются пищей, запретной для женщин.

По традициям североямальских ненцев, мясо белого медведя и пожертвованного ему оленя варится вместе, но распределяется на два котла. Из мужского, где находятся медвежье и оленье сердца, язык и другие части головы медведя, женщинам есть не разрешено; к нему они не должны даже притрагиваться. Женщина, отведавшая голову белого медведя (или дикого оленя), обречена на сумасшествие - она тут же "полезет в драку".

Перетопленный медвежий жир, считающийся лакомством, запретен для женщин в период месячных или послеродовых очищений. Если женщина все же очень хочет поесть жира, она должна провести золой полосу между носом и ртом (ненцы Полярного Урала говорят, что следует очертить весь рот - "нарисовать усы и бороду").

Одним из объяснений отдаленности медвежьих святилищ на северном Ямале служит довод об их недосягаемости для женщин. Шкуру медведя может брать в руки и выделывать только мужчина. Женщине запрещено носить обувь из шкуры нерпы - священной пищи белого медведя. Если она приблизится к нарте, упряжь которой сделана из шкуры белого медведя,- будет немедленно побита хореем.

Столь яркие черты "собственности" мужчин на медведя указывают на одну из граней его культа - обособление "верхнего-мужского" от "нижнего-женского". В случае нарушения этого разграничения женщине предполагается ("нарисовать усы и бороду") или грозит ("полезет в драку") преображение ее естества.

В представительнице слабого пола медведю "неугодно" подчеркнуто женское: ее "грязная" нарта сябу (в противовес священной хэхэхан), ее место у порога чума не (напротив переднего угла си), ее утробные очищения и вообще все то, что связано с ее нижней - собственно женской - частью. По описанию В. Чернецова, однажды на Ямале, в стойбище Омдю Вэнга волки за ночь задрали два с половиной десятка оленей. Поскольку накануне в поездке на медвежий жертвенник участвовала этнограф Наталья Котовщикова, ненцы предположили, что она случайно переступила через скрытый толщей снега медвежий клык, чем и вызвала звериную месть.

Саму женщину медведь охраняет от ее собственной нижней нечистоты. После регул или родов женщину, а заодно все вещи в ее чуме окуривают дымом от тлеющего медвежьего когтя (или бобровой струи). Медведь становится заступником женщины, если она носит его клыки выше пояса - в волосах, на шее, в качестве серег. Он ограждает ее и окружающих людей от нечисти и хэйвы - греха.

Обладая правом ношения медвежьего клыка, женщина не должна притрагиваться к клыку, прикрепленному к мужскому поясу.

За клык бурого или белого медведя (тибя, тибяко) ненцы дают оленя. Клыки бурого медведя обычно приобретают у хантов, белого - берут со святилищ, где лежат старые обветренные черепа. Взять можно только самопроизвольно вывалившиеся клыки, "пожелавшие" охранять людей, вырвать их из челюстей недопустимо.

Первый клык достается ребенку от отца. Он крепится на металлической цепочке к верхней дуге колыбели после того, как мать завершит обряд послеродового окуривания. В совершеннолетие (13 - 14 лет) юноше изготовляют ненэй ни (настоящий пояс), к которому со стороны спины на трех цепочках привешивают медвежий клык. По рассказам, пояс взрослого мужчины мог быть украшен тремя и семью клыками.

Прикрепленный к люльке клык предохраняет младенца от злых духов хальмер (бродящих покойников), болезней, испуга. Взрослого он оберегает от боли в пояснице, ночных страхов, нападений тех же хальмер. Лесные ненцы говорят, что, оставаясь на ночлег в тайге, необходимо положить под голову медвежий клык. Тундровые ненцы, не советуют отправляться в ночную поездку, не надев пояс с клыком. Чтобы избавиться от зубной боли, нужно приложить к зубу медвежий клык или лучше посыпать на него соскобленную ножом клыковую стружку. Это же средство пригодно для заживления любых ран. Клык (как и парм - кусок медвежьей шкуры) может спасти человека от помешательства.

Пояс с клыком хранится в изголовье мужской постели или в священной нарте. Обычно при выходе из чума, перед дальней дорогой мужчина надевает свой пояс. Где бы он ни находился, клык у него за спиной или под головой. При этом чужой пояс носить нельзя, равно как и отдавать свой.

Человек расстается с клыком, когда умирает. Дух медведя, помогавший ему при жизни, со смертью становится его врагом. Вернее, отныне человек (его душа хальмер) обретает содействие живого медведя, а мертвый (чей клык остается в доме) продолжает охранять живых людей. Так, попарно противостоят друг другу: живой человек в союзе с мертвым медведем - живому медведю в союзе с мертвым человеком.

Из чума, где кто-либо умер, необходимо вынести медвежьи клыки и когти, иначе "медведь покойника из могилы достанет и в чум принесет". Лишь через месяц, с новолунием, отнесенные подальше ("чтобы мертвого не видеть") клыки и когти возвращают в дом. В могилу с усопшим клык медведя класть нельзя, потому что он "разорвет труп и разрушит захоронение". Если мужчина приезжает в чум, где находятся покойный или новорожденный (до обряда очищения), он оставляет пояс с клыком снаружи.

До момента захоронения покойного (умерших в зимнее время оставляют на нартах до весны) его родственники-мужчины не могут есть медвежье мясо из мужского котла. Позднее, если усопший часто является во сне, следует привесить клык или коготь медведя на шею (ворот малицы), а по необходимости искать дополнительной защиты от хальмер у шамана.

Медвежий клык спасает от хальмер живого человека даже в том случае, если последний оскверняет прах усопших - совершает хэйвы. Однажды житель Байдарацкой тундры отправился на кладбище поискать старинные вещи. Вдруг ему почудилось, что в открытой могиле кости стали покрываться мясом и кожей. Вскоре покойник полностью оброс плотью и сел в гробу. В ужасе человек отвернулся от гроба и подался прочь. По рассказам, спас его медвежий клык: стоило ожившему мертвецу увидеть тебя на спине убегающего мародера, как он тут же превратился в груду костей.

Не только сохраненный скелет медведя способен ожить. Клык, коготь, шкура и даже след могут от его имени слышать, действовать и, наконец, возродиться во всей плоти. В щютпас (сказании) "Веткон неща, веткон немя, инча ветку" (Медведь, медведица, медвежонок - исполнитель Н. Пяк, Нумто, 1989 г.) изначальное благоденствие медвежьего семейства нарушается долгим отсутствием отца-медведя на охоте и его возвращением в полночь с почерневшим лицом. Он велит медведице убить и сварить медвежонка. Та, не в силах противиться, исполняет повеление, сберегая у себя за пазухой меньший палец (коготь) сына. Затем она бежит от взбесившегося мужа, а тот ее преследует, съедая попадающихся на пути людей. Достигнув двери, ведущей на небо, и бросив припасенные куски мяса сторожащим эту дверь волку и медведю, она проникает в обитель Небесного Отца Нума. Старший и средний сыновья его поочередно вступают в бой с кровожадным преследователем, но оказываются поверженными. Лишь младшему сыну удается разрубить злодея на четыре части, одна из которых улетает в лес, другая - в море, третья - под землю, "а четвертую он даже не увидел". В итоге младший сын Небесного Бога женится на медведице. Та оживляет своего сына, трижды бросив его коготь через голову. Воскресший сын-медведь становится мужем дочери Нума.

Герой ярабц "Тадибе-хасово" ("Шаман-человек" - исполнитель Н. Ядне, Кутоп-юган, 1978 г.), проспав полжизни в чуме, открывает свои приключения грубой выходкой по отношению к медвежьей шкуре. Выйдя по нужде на улицу, он бродит по стойбищу, обнаруживает лежащую на священных нартах шкуру, тащит ее на противоположную часть стойбища к "поганой" нарте и там хлопает семь раз со словами: "Посмотрим, кто сильнее, ты или я". Вернувшись в чум и проспав еще семь дней, Тадибе-хасово пробуждается, выходит на улицу и видит на том месте, где он хлопал, шкуру, медведицу и семь медвежат. Герой преследует медведей до "солоноводного моря" и там убивает "двухконцовым железом" (шаманским посохом-пикой). В дальнейшем Тадибе-хасово, потеряв лыжи и медвежью шкуру, оказывается на несущейся по морю льдине. Гибели ему удается избежать, превратившись в полярную сову. Несмотря на благополучный исход, повествование полно тревожных интонаций, выраженных в заключении самим сказителем: "Шкуру-то нельзя было хлопать - медведь слышит, что над ним издеваются". Лишь шаманский дар Тадибе-хасово сделал возможным его избавление от мести зверя. Впрочем, без участия шамана подобный сюжет лишился бы всякой основы - лишь великий духом мог (а иногда и должен был) отважиться на столь тяжкие испытания.

Посох шамана

Еще его называют жезл, трость. И он обязательно входит в комплекс шаманской атрибутики у эвенов, эвенков, кетов, ненцев, удэгейцев, тувинцев, юкагиров и других народов Сибири. Вместе с бубном, колотушкой, плащом и головным убором посох помогал перевоплощению шамана. С его помощью осуществлялась космическая связь и переход в иные миры.

Посохи бывают нескольких видов. Одни могут заменять бубен и несут космическую символику. Другие служат оружием в борьбе со злыми духами или своеобразным средством передвижения шамана по сферам различных миров. Внешне они походят на обычный посох охотника с железным наконечником. Правда, наконечник шаманского посоха снабжен определенным навершием. У эвенов, селькупов, бурят, тувинцев, энцев посох на нижнем конце заканчивается оленьим или лосиным копытом, а на верхнем - головой лося или коня.

Такой посох служит шаману в его нелегких "путешествиях" по Вселенной. Изготавливают жезл из дерева или железа. И непременно под наблюдением опытного шамана.

Если у посоха с лосиным копытом навершие в виде антропоморфной фигурки или человеческой головы, значит, он изображает духа-предка шамана - проводника по Вселенной. Такой посох несет двойную семантическую нагрузку: он - средство передвижения шамана и одновременно его глаз, проводник по мирам. Он - воплощение духа-предка, а, следовательно, и воплощение его сакральной космической силы, которая придает шаману мощь для общения с духами Вселенной.

У нанайцев на верхушке посоха часто вырезалось изображение сына Аями-Гирки с двумя лицами. Это означает всевидение. Посох вырезали из специально отобранного дерева, украшали резьбой, ярко раскрашивали красками.

Энцы отливали посох из железа, украшали конусами, кольцами и колокольчиками. Навершие посоха энецкого шамана напоминает человеческое лицо - духа-хозяина, а нижний конец - оленье копыто.

Удэгейский шаманский ритуальный посох часто имел навершие в форме птицы - духа-помощника, проводника шамана.

Но все шаманские посохи схожи в одном - люди пытались отразить свои представления о космосе. По сути каждый жезл шамана представлял собой копию мирового дерева. А пять или семь поперечин на нем связывались с параллельными мирами Вселенной. Жезл - модель мирового дерева - давал возможность шаману соединить мир сакральный и обыденный. Мировое дерево - воплощение мирового столпа, центра Вселенной. Только здесь и возможен прорыв сфер.

Количество перекладин на посохе у некоторых народов, например, у кетов, также свидетельствовало о силе и могуществе шамана. По представлениям кетов именно туда садятся скликаемые шаманом духи. Вот почему жезлы у кетов могли заменять шаманские бубны.

Навершие кетского ритуального жезла, как правило, имеет вид трезубца - символа оружия борьбы шамана с духами. Трезубцы и прочие предметы вооружения для борьбы со злыми духами были в арсенале и эвенкийских шаманов.

К категории шаманского вооружения относятся также ритуальные посохи в форме копья или палицы, которые встречаются у эвенков, удэгейцев, нанайцев, эвенов.

У ненцев к помощи жезла шаманы прибегали только при камлании во время проводов души умершего в Нижний мир. У энцев посох служил шаманам высшей категории и для лечения больных. Сильные шаманы прибегали к помощи посоха Боло-Нирха и у нанайцев - на поминках, когда требовалась дополнительная сила для камлания в Нижний мир.

Эвены вырезали шаманский посох из округлой палки. Его цилиндрическое навершие вставлялось в другой цилиндр, инкрустированный оловом в виде пяти зигзагообразных поясков. К верхушке жезла прикрепляли подвески. Такой жезл символизировал мировое шаманское дерево как центр Вселенной, через которое можно проникнуть в иные миры.

Главная из подвесок эвенского посоха - в виде человека, составленного из кусочков меха нерпы, окрашенного в красный цвет. Так изображали духа-предка шамана, того самого, что приходит к нему в момент его становления и ведет всю жизнь, давая силу, помогая в общении с духами миров.

Вторая подвеска посоха - цепочка с семью нашитыми, охранителями - изображением духов-предков. Они сшиты из красных тряпочек и символизируют линии родовых предков и их ренкарнации в потомках.

Посох шамана у всех народов Сибири, как впрочем, шаманские принадлежности вообще, был как бы его "внешней душой". Это было видно по знакам и символам.

Силу шамана, его возможности, духов, которые ему покровительствуют, соплеменники всегда могли определить по его посоху.